В гостях у турок - Страница 104

104

— Ну, какъ баня? спросила Глафира Семеновна.

— Наша лучше. У насъ паръ, а здѣсь жаръ. Да и жара-то настоящаго нѣтъ.

И Николай Ивановичъ началъ разсказывать женѣ о банѣ, какъ онъ лежалъ на софѣ въ турецкой чалмѣ на головѣ и курилъ кальянъ и т. п. Но когда дѣло дошло до ресторана въ банѣ, она воскликнула:

— Вотъ ужъ никогда не воображала, что въ мусульманской землѣ даже въ банѣ коньяку можно выпить! Просто невѣроятно!

Пришелъ хозяинъ армянинъ, красный какъ вареный ракъ, безъ сюртука и безъ жилета.

— Давай, барыня-сударыня, и минѣ чаю, — сказалъ онъ, садясь.

Въ дверяхъ стоялъ турокъ кабакджи, уступившій самоваръ. Онъ улыбался, кивалъ на самоваръ, бормоталъ что-то по-турецки и произносилъ слово: «бакшишъ».

— Сосѣдъ кабакджи за бакшишъ пришелъ. Давай, эфендимъ, ему бакшишъ за самоваръ, сказалъ Николаю Ивановичу Карапетъ.

— Да вѣдь мы тебѣ за него заплатимъ.

— Все равно ему нужно, душа мой, дать бакшишъ.

— Однако, бакшишъ-то тутъ у васъ на каждомъ шагу, — покачалъ головой Николай Ивановичъ, давая два піастра.

— Турецкій царство любитъ бакшишъ, — согласился Карапетъ.

Разговоръ зашелъ о томъ, что завтра смотрѣть въ Константинополѣ, и Карапетъ, освѣдомившись о томъ, что супруги уже видѣли, рѣшилъ, что надо осмотрѣть Турецкій Базаръ, а затѣмъ проѣхаться на пароходѣ взадъ и впередъ по Босфору, заѣхать въ Скутари и побывать на тамошнемъ кладбищѣ.

Армянинъ-хозяинъ и Николай Ивановичъ пили по шестому стакану чаю и готовы были выпить и еще, но Глафира Семеновна начала зѣвать. Армянинъ это замѣтилъ и сказалъ:

— Ну, теперь будемъ давать для мадамъ спокой. Мадамъ спать хочетъ.

Онъ всталъ, взялъ съ собой самоваръ и откланялся.

Глафира Семеновна стала ложиться спать, а Николай Ивановичъ продолжалъ еще пить чай, допивая оставшееся въ чайникѣ. Черезъ четверть часа онъ досталъ изъ чемодана бюваръ и дорожную чернилицу, вынулъ изъ бювара листокъ почтовой бумаги и принялся писать письмо въ Петербургъ.

Вотъ что писалъ онъ:

...

«Любезный другъ и пріятель,

Василій Кузьмичъ.

„Подаю тебѣ о насъ вѣсточку изъ турецкаго далека. Я и жена въ Константинополѣ. Узнавъ, что мы русскіе, приняли насъ здѣсь великолѣпно и въ первый-же день мы удостоились приглашенія къ султану во дворецъ, гдѣ пользовались султанскимъ угощеніемъ и смотрѣли изъ оконъ на церемонію „селамликъ“, то-есть пріѣздъ султана въ придворную мечеть. Отъ султана къ намъ приставленъ переводчикъ въ красной фескѣ, который ѣздитъ съ нами всюду на козлахъ по городу, и мы осматриваемъ мечети, а турецкіе городовые отдаютъ намъ честь. Вчера осмотрѣли знаменитую турецкую мечеть Ая-Софія, передѣланную изъ православнаго xpaмa, и видѣли на стѣнахъ замазанные лики угодниковъ, а затѣмъ спускались въ подземное озеро. Лежитъ оно подъ землей на глубинѣ нѣсколькихъ десятковъ сажень и намъ пришлось спускаться болѣе трехъ сотъ ступеней. Страхъ и трепетъ обуялъ насъ. Спускались мы съ факелами. Со всѣхъ сторонъ налетали на насъ громадныя летучія мыши и вампиры и кровожадно скалили на насъ зубы, но мы отбивались отъ нихъ факелами, хотя одинъ вампиръ и успѣлъ укусить мнѣ ухо. Глафира Семеновна два раза падала въ обморокъ и ее приводили въ чувство, но мы все-таки преодолѣли всѣ преграды и спустились къ озеру. Озеро простирается на нѣсколько верстъ и находится подъ сводами, поддерживаемыми нѣсколькими колоннами. Но здѣсь опять ужасъ. Смертные скелеты султанскихъ женъ древней эпохи, казненныхъ за измѣну. Въ древности это было такое мѣсто, куда сажали изъ гаремовъ турецкихъ женщинъ, пойманныхъ въ невѣрности пашамъ или оказывающихъ имъ сопротивленіе при желаніи выйти замужъ по любви. Страшное впечатлѣніе! Глафира Семеновна опять упала въ обморокъ. Я зажмурилъ глаза отъ страха, схватилъ ее на руки и вмѣстѣ съ проводникомъ мы вынесли ее на воздухъ.

Страшно, но любопытно.

А сегодня былъ въ турецкой банѣ, откуда часъ тому назадъ вернулся и пишу тебѣ это письмо. Пару у нихъ въ банѣ нѣтъ, но жаръ ужасающій. Полъ раскаленъ и по немъ ходятъ въ деревянныхъ башмакахъ, но я старался доказать силу и мощность русскаго человѣка, отринулъ деревянные башмаки и къ немалому удивленію невѣрныхъ турокъ ходилъ по полу босикомъ. И еще странность. Здѣсь такой обычай у турокъ, что иностранца, побывавшаго въ турецкой банѣ, сейчасъ-же посвящаютъ въ чалму, что и на мнѣ исполнили. Я былъ посвященъ въ чалму. На мою голову навили ее изъ полотенецъ двое турокъ и уложили меня въ чалмѣ на софу, сунувъ въ ротъ кальянъ, въ каковомъ положеніи и заставили пролежатъ четверть часа.

Ахъ, Василій Кузьмичъ, какъ жалѣю я, друже, что ты не между нами!

А за симъ письмомъ прощай! Кланяйся женѣ.

Извѣстный тебѣ твой благопріятель Н. Ивановъ».

Написавъ это письмо, Николай Ивановичъ сталъ его запечатывать, улыбнулся и пробормоталъ себѣ подъ носъ:

— Пускай читаетъ у себя въ рынкѣ сосѣдямъ. То то заговорятъ!

Надписавъ адресъ, онъ зѣвнулъ и сталъ раздѣваться, чтобъ ложиться спать.

Глафира Семеновна уже спала крѣпкимъ сномъ,

LXXXII

Утро. Свѣтитъ въ отворенныя окна яркое весеннее солнце; и супруги Ивановы опять сидятъ передъ самоваромъ за утреннимъ чаемъ. Въ открытыя окна съ улицы доносятся жалобные выкрики турецкихъ разнощиковъ, продающихъ вареную фасоль, кукурузу, хлѣбъ. апельсины. Кричитъ раздирающимъ уши крикомъ заупрямившійся вьючный оселъ внизу около хозяйской лавки. Дочь Карапета Тамара прибираетъ комнату. Николай Ивановичъ смотритъ въ книгу «Переводчикъ съ русскаго языка на турецкій» и практикуется съ ней въ турецкомъ разговорѣ.

104