— Нѣтъ, нѣтъ, мы еще здѣсь на палубѣ побудемъ. А вотъ возьмите всѣ наши вещи въ каюту, — проговорилъ Николай Ивановичъ.
— Есть, — отвѣчалъ матросъ морскимъ терминомъ и сталъ принимать вещи, подаваемыя съ лодки.
Глафира Семеновна считала мѣста. Изъ лодки на бортъ парохода поднимался Карапетъ.
— Ну, прощай, дюша мой, эфендимъ! Простимся хорошенько! Вотъ тебѣ отъ твоя деньги остатки — одинъ серебрянаго меджидіе и три піастры. Это тебѣ на память отъ Константинополь будетъ, — говорилъ онъ. — Прощай! Простимся хорошенько.
Онъ обнялъ Николая Ивановича и поцѣловалъ.
— Прощай, моя сердитаго мадамъ, барыня-сударыня. Прощай, дюша мой! — продолжалъ Карапетъ, протягивая руку Глафирѣ Семеновнѣ.
— Прощайте, прощайте! Ахъ, какъ я рада, что я уѣзжаю наконецъ въ Россію! — проговорила та и протянула ему руку.
— Ну, съ Богомъ. Помни, эфендимъ, Карапетъ! Помни, мадамъ, Карапетъ!
— Будемъ помнить! — откликнулся Николай Ивановичъ. — Спасибо тебѣ за все. Кланяйся сыну и дочери!
Армянинъ юркнулъ съ палубы и сталъ спускаться по трапу на лодку.
Черезъ минуту супруги видѣли, какъ лодка удалялась отъ парохода, увозя армянина.
— Эфендимъ! Помни Карапетъ! Карапетъ твой другъ! — кричалъ армянинъ съ лодки и махалъ феской.
Сталъ махать ему шапкой и Николай Ивановичъ. Онъ еще продолжалъ стоять рядомъ съ отвернувшейся отъ него супругой у борта парохода. Передъ ними высилась великолѣпнѣйшая декорація въ мірѣ — видъ на Константинололь съ Босфора, приводящая каждаго путешественника въ восторгъ и тысячу разъ описанная. Какъ на блюдечкѣ выдѣлялась на высотѣ Ая-Софія.
— Какой видъ-то, Глаша! — залюбовался на берегъ Николай Ивановичъ, но не получилъ отвѣта.
— Прощай Константинополь! — продолжалъ онъ.
— Прощай пьяный городъ! — въ свою очередь откликнулась Глафира Семеновна, повернулась и пошла въ каюту.
Поплелся вслѣдъ за ней и Николай Ивановичъ.
1897
Митница — таможня.