— На Ярославль? Гмъ, гмъ… какъ-бы обидѣлся брюнетъ и поправилъ золотыя очки на глазахъ.
— Да, да, — подхватила Глафира Семеновна. — А вы намъ сказали, что Бѣлградъ — маленькая Вѣна. Вотъ ужъ на Вѣну-то нисколько не похожъ. Скажите, и отчего такъ мало публики на улицахъ? Чистой публики… Въ особенности дамъ, спросила она брюнета.
— Мало публикумъ? О, это простой день. Данаске петокъ (т. е. сегодня пятница), а молимъ васъ посмотрѣть, сколько публикумъ въ праздникъ, въ неджеля (т. е. въ воскресенье)!
— Но дамъ, дамъ отчего на улицахъ совсѣмъ не видать — вотъ что насъ удивляетъ, сказалъ Николай Ивановичъ.
— О, наши дамы… Какъ это по-русски? Наши дамы — добри хозяйки. Наши дамы съ свои дѣти… разсказывалъ брюнетъ, мѣшая русскія и сербскія слова и ломая послѣднія умышленно, будто-бы для удобопонятности.
Тоже дѣлалъ и Николай Ивановичъ.
— Однако, что-же я обѣдать-то себѣ не закажу! спохватился онъ. — Вотъ что, господинъ, братъ-славянинъ, обратился онъ къ брюнету въ очкахъ. — Молимъ васъ, скажите, какое-бы мнѣ сербское кушанье себѣ заказать? Только такое, чтобы оно было самое сербское.
— Србски? Есте, есте. Это листья отъ грозде съ фаршъ отъ овечье мясо и соусъ отъ лукъ.
— Это значитъ, виноградные листья съ бараньимъ фаршемъ. Грозде — виноградъ.
— Есте, есте. Ее… указалъ брюнетъ на кушанье, значащееся въ картѣ.
— Добре, добре… Такъ вотъ мы и закажемъ. Кельнеръ! Два бульонъ, два бифштексъ и одну порцію вотъ этого сербскаго добра. Тащи! отдалъ Николай Ивановичъ приказъ стоявшему около него слугѣ въ зеленомъ передникѣ и тотчасъ-же ринувшемуся исполнять требуемое. — А вино? Есте какое нибудь сербское вино? спросилъ онъ брюнета въ очкахъ.
— Есте, есте. Неготинско чермно вино.
— Неготинско? Ладно. Это самый лучшій сербско вино?
— Есте, есте. Наиболій вино, добро вино.
— Кельнеръ! Бутылку неготинскаго! приказалъ Николай Ивановичъ другому слугѣ.
Появилось вино, появился бульонъ. Николай Ивановичъ налилъ вина въ три стакана, чокнулся со стаканомъ брюнета, отпилъ изъ своего стакана и поморщился.
— Отчего это такой чернильный вкусъ? Словно чернила, спросилъ онъ брюнета и сталъ смотрѣть вино на свѣтъ. — И такое же темное, какъ чернила.
Брюнетъ не понялъ вопроса и отвѣчалъ, смакуя вино:
— Добро чермно (т. е. красное) вино! Добро… Наиболій вино.
— Ну, не скажу. По нашему это скуловоротъ, а не вино.
— Како?
— Скуловоротъ. А какъ это по вашему, по-сербски — не умѣю перевести.
Морщилась и Глафира Семеновна, скушавши двѣ ложки бульона.
— Ну, и бульонъ тоже стоитъ вина! сказала она. — Сальный какой-то… будто тоже изъ овечьяго мяса сваренъ.
— Есте, есте. Съ овечье месо, кивнулъ брюнетъ.
— Да что вы! Кто-же изъ баранины бульонъ варитъ! То-то я чувствую, что свѣчнымъ саломъ пахнетъ, сказала Глафира Семеновна и отодвинула отъ себя бульонъ. — Скажите, неужели это самый лучшій ресторанъ? Мы просили извощика привезти насъ въ самый лучшій, спросилъ она брюнета. — Добре этотъ ресторамъ?
— Наиболій (т. е. лучшій) нѣмскій ресторанъ, кивнулъ брюнетъ.
— Нѣмецкій, а такой плохой пожала плечами Глафира Семеновна. — Такъ какая-же это маленькая Вѣна! Развѣ въ Вѣнѣ такъ кормятъ!
— Ну, на безрыбьи и ракъ рыба, ободрялъ жену Николай Ивановичъ, съѣвшій всю свою порцію бульона. — И изъ овечьяго мяса бульонъ для разнообразія поѣсть не дурно. Пріѣдемъ въ Петербургъ, такъ будемъ разсказывать, что ѣли въ Сербіи бульонъ изъ овечьяго мяса.
И онъ придвинулъ къ себѣ порцію бифштекса. Придвинула и Глафира Семеновна, отрѣзала кусочекъ и понюхала.
— Деревяннымъ масломъ что-то припахиваетъ, сказала она и, положивъ въ ротъ кусочекъ, стала жевать. — Положительно деревянное масло.
— И я слышу, отозвался Николай Ивановичъ, уничтожившій уже половину бифштекса. — Но это ничего. Въ Неаполѣ вѣдь мы завѣдомо ѣли-же бифштексы на прованскомъ маслѣ.
— Такъ то на прованскомъ, а это на деревянномъ.
Глафира Семеновна отодвинула отъ себя бифштексъ.
— Братъ славянинъ! Оливковое это масло? Елей? Изъ оливокъ елей? спросилъ Николай Ивановичъ брюнета.
— Олива, олива… Есте… отвѣчалъ тотъ.
— Ну, вотъ видишь… Кушай… Вѣдь и деревянное масло изъ оливокъ, только похуже сортъ. Кушай… Это не вредно.
— Самъ жри, а я не могу… отчеканила жена и стала кушать бѣлый хлѣбъ, запивая его глоточками неготинскаго вина. — Завезли въ такое государство, гдѣ можно съ голоду помереть, прибавила она и приказала подать себѣ кофе со сливками.
Николай Ивановичъ, между тѣмъ, ѣлъ поданный ему бараній фаршъ въ виноградныхъ листьяхъ, жевалъ, морщился и силился проглотить.
— И охота тебѣ всякую дрянь ѣсть! сказала ему Глафира Семеновна.
— Нѣтъ, оно не совсѣмъ дрянь, а только ужъ очень перечно. Весь ротъ спалило. Очень ужъ что-нибудь туда ядовитое намѣшано.
Онъ проглотилъ, наконецъ, кусокъ и вытаращилъ глаза, открывъ ротъ.
— Добре? спрашивалъ его брюнетъ, улыбаясь.
— Добре-то добре, только ужъ очень пронзительно. Что здѣсь имо, братъ-славянинъ? спросилъ Николай Ивановичъ, указывая на колобокъ, завернутый въ виноградный листъ, оставшійся на тарелкѣ.
— Биберъ (т. е. перецъ), паприка… Добры биберъ…
Второго колобка Николай Ивановичъ уже не сталъ ѣсть и тоже спросилъ себѣ чашку кофе.
— Ну, все-таки, настоящаго сербскаго блюда попробовалъ, хотя и опалилъ себѣ ротъ, сказалъ онъ себѣ въ утѣшеніе. — Зато ужъ самая, что ни на есть, славянская ѣда!
За питьемъ кофе супруга стала разспрашивать брюнета въ очкахъ, есть-ли въ Бѣлградѣ какія-нибудь увеселенія, но оказалось, что никакихъ. Театръ имѣется, но труппа въ немъ играетъ только зимой наѣздомъ. Есть концертный залъ, но концертовъ ни сегодня, ни завтра въ немъ нѣтъ. Есть какой-то кафешантанъ, но брюнетъ, назвавъ его, тотчасъ-же предупредилъ, что дамы туда не ходятъ.