Николая Ивановича взорвало.
— Какой тутъ обѣдъ! Мы хотимъ сегодня, какъ можно раньше, уѣхать въ Константинополь, сказалъ онъ.
— Сей день? Днесь? удивился корридорный.
— Да, да… Сегодня утромъ… И чѣмъ раньше, тѣмъ лучше. Я получилъ на почтѣ письмо.
Корридорный сталъ доказывать, что «тренъ желѣзницы» (т. е. желѣзнодорожный поѣздъ) идетъ въ «Цариградъ» только въ часъ дня и «экселенцъ» всегда успѣетъ пообѣдать.
— Нѣтъ, нѣтъ, мы хотимъ уѣхать даже раньше часу. Намъ нужно встрѣтиться до часу кое съ кѣмъ на слѣдующей отъ Софіи станціи… Я забылъ, какъ эта станція называется. Такъ вотъ нѣтъ-ли какого-нибудь поѣзда пораньше, хоть и не до Царьграда?
— Есте. Имамъ, экселенцъ… До Бѣловы…отвѣчалъ корридорный.
— Вотъ, вотъ… До Бѣлова намъ и надо, подхватилъ Николай Ивановичъ. — Когда идетъ этотъ поѣздъ?
Оказалось, что до Бѣловы есть мѣстный поѣздъ въ 11 часовъ утра. Николай Ивановичъ оживился.
— Вотъ и отлично! Вотъ на этомъ поѣздѣ мы и поѣдемъ, заговорилъ онъ. — Пожалуйста, поскорѣй приготовьте намъ счетъ и экипажъ. Поскорѣй только! Мы уѣдемъ на желѣзную дорогу въ десять, даже въ девять часовъ. Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Такъ пожалуйста, поскорѣй. Бакшишъ вамъ будетъ хорошій.
Корридорный поклонился и исчезъ.
— Съ кѣмъ это ты тамъ разговариваешь? послышался изъ другой комнаты заспанный голосъ Глафиры Семеновны.
— А! Проснулась! Вставай, милая, скорѣй! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Въ девять часовъ мы уѣзжаемъ. Есть ранній поѣздъ до какой-то Бѣловы, чортъ ее дери! Вотъ въ эту Бѣлову мы и поѣдемъ. Вѣдь намъ въ сущности все равно, куда-бы ни ѣхать, только уѣхать, а это по дорогѣ въ Константинополь. О, Господи, Господи! Пронеси только мимо этого прокурора! вздохнулъ онъ.
Было уже семь часовъ. Глафира Семеновна стала вставать. Началось надѣваніе чулокъ, юбки. Затѣмъ послѣдовало умыванье. Умывался и Николай Ивановичъ и ворчалъ на жену.
— Просто удивляюсь я на тебя! Какъ можно до этой поры спать, если надъ нами стряслась такая бѣда, говорилъ онъ. — Я ужъ давно всталъ. У меня и чай готовъ. Ты это что? Капотъ надѣваешь? Нѣтъ, ужъ ты прямо дорожное платье надѣвай. Я и экипажъ заказалъ. Мы какъ напьемся чаю, такъ сейчасъ и поѣдемъ на станцію.
— Хорошо, хорошо. Только вѣдь прокуроръ насъ можетъ и на станціи захватить, отвѣчала она. — Тамъ даже хуже… Вѣдь онъ можетъ намъ сдѣлать скандалъ при публикѣ.
— Что ты меня пугаешь, что ты меня пугаешь, милая! закричалъ мужъ и схватился въ отчаяніи за волосы. — Ахъ, кругомъ вода! вздохнулъ онъ и, подумавъ, прибавилъ:- Впрочемъ, будь что будетъ, а все-таки мы уѣдемъ на станцію, какъ можно раньше.
Черезъ четверть часа супруги сидѣли въ «пріемной» и пили остывшій чай.
— Хоть-бы поѣсть что-нибудь… въ дорогу, сказала Глафира Семеновна.
— Какая тутъ ѣда, милая! Только-бы удрать поскорѣе. Тамъ на станціи чего нибудь поѣдимъ, проговорилъ Николай Ивановичъ. — И удивляюсь я, какъ ты можешь при такой тревогѣ еще ѣсть хотѣть! Впрочемъ, вѣдь вотъ булки поданы. Кушай. О, только-бы все это благополучно пронеслось — большую свѣчку я поставлю! вздыхалъ онъ.
Раздался стукъ въ дверь. Николай Ивановичъ вздрогнулъ.
— Святители! Ужъ не прокуроръ-ли? прошепталъ онъ.
Но это былъ слуга. Онъ принесъ счетъ гостинницы и сообщилъ, что въ девять часовъ экипажъ будетъ у подъѣзда. Николай Ивановичъ заплатилъ ему по счету и далъ пять левовъ на чай. Корридорный чуть не до земли поклонился ему.
— Слушйвте… наставительно сказалъ ему Николай Ивановичъ. — Послѣ нашего отъѣзда, если кто будетъ спрашивать про насъ — всѣмъ говорите, что мы не въ Царьградъ, а въ Вѣну уѣхали. Поняли?
— Разбирамъ, господине экселенцъ, снова поклонился корридорный и удалился.
— Ну, Глафира Семеновна! Всели у тебя уложено? Будь на готовѣ. Господи, какъ-бы поскорѣе удрать! прошепталъ Николай Ивановичъ и въ нетерпѣніи зашагалъ изъ угла въ уголъ по комнатѣ, нервно затягиваясь папироской.
Такъ прошло съ полчаса. Но вотъ опять стукъ въ дверь.
— Кто тамъ? закричалъ Николай Ивановичъ.
За дверью по-болгарски разговаривали два гололоса. Наконецъ, въ комнату заглянулъ корридорный и доложилъ:
— Экселенцъ! Господинъ прокуроръ молитъ да видѣти экселенцъ.
Николай Ивановичъ бы весь застылъ на мѣстѣ и поблѣднѣлъ. Глафира Семеновна слезливо заморгала глазами.
Въ комнату мѣшковато вошелъ нѣсколько неуклюжій, но съ красивымъ лицомъ бородатый брюнетъ среднихъ лѣтъ, гладко остриженный, въ черномъ жакетѣ и сѣрыхъ брюкахъ и раскланялся.
— Позвольте отрекомендоваться: вашъ сосѣдъ по номеру, прокуроръ болгарской службы Стефанъ Авичаровъ, сказалъ онъ чисто по русски. — Простите, что безпокою васъ въ такой неурочный часъ, но сейчасъ узнавъ отъ здѣшній прислуги, что вы сегодня утромъ уже уѣзжаете, не могъ отказать себѣ въ удовольствіи поговорить съ вами, тѣмъ болѣе, что можетъ быть мы уже и старые знакомые. Николай Ивановичъ Ивановъ, какъ я прочелъ на доскѣ у швейцара? спросилъ онъ. — Съ нимъ я имѣю удовольствіе говорить?
Николай Ивановичъ, блѣдный какъ полотно, попятился и, взявшись за спинку стула, отвѣчалъ:
— Точно такъ-съ, Николай Ивановичъ Ивановъ, петербургскій купецъ Ивановъ, а это вотъ моя жена Глафира Семеновна, но долженъ вамъ сказать, что все то, въ чемъ вы меня подозрѣваете, совершенно несправедливо и я знать ничего не знаю и вѣдать ничего не вѣдаю.
Прокуроръ вытаращилъ глаза.
— Да-съ, продолжала за мужа Глафира Семеновна. — Все что вы объ насъ думаете, все это совершенно напрасно. Мы мирные туристы, ѣздимъ съ мужемъ ежегодно по Европѣ для своего образованія и, посѣтивъ славянскій городъ Софію, ужъ никакъ не ожидали, что попадемъ въ какое-то подозрѣніе. Мы, какъ русскіе люди, ожидали отъ своихъ братьевъ славянъ дружественной встрѣчи, а не придирокъ отъ судейскихъ лицъ.