Сегодня-же видѣлъ я и султана во всей его красѣ и величіи, когда онъ во время турецкаго праздника Селамлика показывался народу и въѣзжалъ въ мечеть. Ахъ, какой это былъ великолѣпный парадъ! Смотрѣли мы на него изъ султанскаго дворца и удостоились даже турецкаго гостепріимства. Насъ приняли отъ имени султана двое настоящихъ турецкихъ пашей и угощали чаемъ, кофеемъ, фруктами и шербетомъ. Да и вино здѣсь пьютъ, а только по секрету, и съ однимъ пашой я выпилъ по рюмкѣ мастики, турецкой водки. На вкусъ не особенно пріятная, но крѣпче нашей. Принимали насъ во дворцѣ съ большимъ почетомъ, и султанъ, узнавъ, что мы русскіе, когда проѣзжалъ, отдѣльно отъ всѣхъ намъ поклонился и даже махнулъ рукой. Видѣли и султанскихъ женъ, когда онѣ проѣзжали въ каретѣ, видѣли евнуховъ, видѣли весь генералитетъ. Съ пашой однимъ я подружился и онъ звалъ меня въ гости и обѣщалъ показать свой гаремъ. Побываю у него и напишу.
А затѣмъ все. Очень усталъ. Хочу ложиться спать.
Будь здоровъ, поклонись женѣ. Глафира Семеновна тебѣ и ей также кланяется. Сегодня она цѣлый день опасалась, чтобы ее здѣсь не накормили лошадинымъ мясомъ, а теперь спитъ.
Желаю тебѣ всего хорошаго. Твой Николай Ивановъ».
На утро супруги еще спали, а ужъ проводникъ ихъ стучалъ въ дверь и кричалъ изъ корридора:
— Эфендимъ! Десять часовъ! Вы хотѣли мечети ѣхать смотрѣть! Экппажъ ждетъ у подъѣзда. Самаго лучшаго экипажъ досталъ. Вставайте.
— Сейчасъ, сейчасъ! Да неужто десять часовъ? откликнулся Николай Ивановичъ и принялся будить жену. — Афанасій Ивановичъ! Вы подождите насъ внизу и приходите такъ черезъ часъ. Мы должны умыться, одѣться и чаю напиться.
Глафира Семеновна поднялась не вдругъ.
— Цѣлую ночь проклятыя собаки не дали спать. Воютъ, лаютъ, грызутся, жаловалась она. — Ужъ свѣтать начало, такъ я настоящимъ манеромъ заснула. И удивительное дѣло: днемъ голоса не подаютъ, а ночью цѣлый собачій концертъ устроили.
Началось умыванье. Закипѣлъ опять на парикмахерской спиртовой лампочкѣ металлическій чайникъ. Супруги окончательно рѣшили не требовать больше чаю изъ буфета гостинницы. Глафира Семеновна начала вынимать платье изъ сундука.
— Здѣсь совсѣмъ весна. Солнце такъ и палитъ. Надо по весеннему одѣться. Надѣну и кружевную шляпку съ цвѣтами, которую купила въ Вѣнѣ, говорила она.
— А я останусь въ своей барашковой скуфейкѣ. Правду Нюренбергъ говоритъ, что она придаетъ мнѣ больше солидности при здѣшнихъ фескахъ и французскихъ шляпахъ котелкомъ.
Къ одиннадцати часамъ супруги были уже одѣты, выходили изъ своей комнаты и въ корридорѣ столкнулись съ Нюренбергомъ.
— А что-жъ вы мнѣ счетъ-то, почтеннѣйшій? спросилъ его Николай Ивановичъ.
— Поздно теперь, эфендимъ. Пора ѣхать мечети осматривать. Счетъ расходовъ я вамъ уже сегодня вечеромъ представлю сразу за два дня, отвѣчалъ Нюренбергъ. — А ужъ теперь позвольте мнѣ на расходы два золотаго монета. Теперь мы поѣдемъ въ такого мѣсто, гдѣ вездѣ бакшишъ. Бакшишъ направо, бакшишъ налѣво.
— Берите… Только я боюсь, какъ-бы намъ не сбиться…
— О, все записано! Каждаго вашего піастръ записанъ. Адольфъ Нюренбергъ честнаго человѣкъ и представитъ вамъ самаго подробнаго счетъ.
Лишь только супруги спустились внизъ на подъемной машинѣ, какъ какъ нимъ подскочилъ прилизанный оберкельнеръ съ таблетками и съ карандашомъ.
— Et déjeuner, monsieur?.. обратился онъ къ Николаю Ивановичу. — Какой тутъ дежене, если мы ѣдемъ мечети осматривать! воскликнулъ тотъ по-русски. — Когда мы ѣсть хотимъ, вы намъ ѣсть не даете, а когда намъ некогда, съ дежене лѣзете.
— А обѣдъ, монсье? Въ восемь часовъ у насъ обѣдъ. Прикажете васъ записать на сегодня? догналъ Николая Ивановича оберкельнеръ уже у дверей.
— Нѣтъ, нѣтъ! И обѣда вашего не надо! замахалъ руками тотъ. — Керосиновымъ свѣтомъ только, фраками да хорошей посудой кормите, а супу по полтарелкѣ подаете, да рыбку величиною съ колюшку. Я у васъ и жить-то не хочу въ гостинницѣ, не только столоваться! Надоѣли вы мнѣ хуже горькой рѣдьки своими лощеными харями во фракахъ!
Оберкельнеръ отскочилъ въ недоумѣніи. Супруги вышли на подъѣздъ и стали садиться въ экипажъ, но съ нимъ ринулся швейцаръ съ развернутыми вѣеромъ какими-то билетами и говорилъ по-французски:
— Сегодня, монсье, у насъ въ салонѣ въ девять часовъ большой концертъ…
Услыша слова «салонъ» и «гранъ концертъ», Николай Ивановичъ и на швейцара закричалъ:
— Пошелъ прочь! Какой тутъ концертъ! Ну, васъ съ лѣшему! Ужъ и безъ того заставляете постояльцевъ жить по нотамъ.
Экипажъ помчался, а швейцаръ такъ и остался стоять съ развернутыми вѣеромъ билетами.
Спускались внизъ по Большой улицѣ Перы, по направленію къ мосту, чтобы переѣхать въ Стамбулъ, гдѣ, главнымъ образомъ, замѣчательныя мечети вмѣстѣ съ стариннѣйшей изъ нихъ — святой Софіей — и сосредоточивались. Нюренбергъ, сидя на козлахъ, обернулся къ супругамъ и сказалъ:
— Если я вамъ покажу прежде всего нашего знаменитаго мечеть Ая-Софія, то вамъ остальныя мечети будетъ не интересно ужъ и смотрѣть. А потому посмотримъ сначала Ени-Джами или Валиде-Джами, какъ хотите ее называйте. Это тоже стариннаго и замѣчательнаго мечеть. Она будетъ сейчасъ, какъ только мы переѣдемъ Новаго мостъ. Этого мечеть построила мать Магомета IV въ семнадцатаго столѣтіе. Я могъ-бы вамъ прочесть отъ этаго мечеть цѣлаго ученаго лекція, но зачѣмъ? Скажу только, что Ени-Джами почти копія съ византійскаго стиль Ая-Софія. А съ Ени-Джами есть опять хорошаго копія мечеть Солиманіе. А съ Солиманіе еще копія мечеть Мехмедіе. Въ котораго годы онѣ построены и какого султаны ихъ строили, вамъ говорить не надо?