В гостях у турок - Страница 92

Онъ вглядывался въ лѣпной орнаментъ, въ звѣзды и видѣлъ, что эти звѣзды передѣланы изъ крестовъ.

— Смотри, Глаша, какъ кресты-то въ звѣзды превратили, указалъ онъ женѣ, сдѣлалъ шагъ и споткнулся.

Соломенныя туфли положительно мѣшали ему ходить, а одна такъ совсѣмъ не держалась на ногѣ. Онъ вглядѣлся и взялъ ее въ руку, оставшись объ одной туфлѣ, только на правой ногѣ.

— Ну, а теперь, эфендимъ и мадамъ, войдите подъ самый куполъ, приглашалъ Нюренбергъ. — Вотъ гдѣ громаднаго эффектъ!

Супруги Ивановы сдѣлали нѣсколько шаговъ, вошли подъ куполъ и остановились, пораженные величіемъ.

LXXII

Открылось громадное, на первый взглядъ необъятное пространство, брезжущее бѣлесоватымъ нѣжнымъ свѣтомъ и утопающее въ выси. Гдѣ прорѣзаны окна — не замѣчалось, до того они искусно скрыты.

— Фу, какая штука! произнесъ наконецъ Николай Ивановичъ. — Какъ этотъ куполъ строили?

— Больше чѣмъ тысяча триста двадцать пять лѣтъ назадъ строили, отвѣчалъ Нюренбергъ:- а и теперь даже самаго знаменитаго архитекторы удивляются, какъ его строили.

— Непонятно, какъ такая масса держится и не упадетъ, удивлялась Глафира Семеновна.

— И сколько землетрясеніевъ было, мадамъ, въ Стамбулъ — и все-таки не упалъ, опять вставилъ свое слово проводникъ. — Сначала думали, что этого куполъ изъ… какъ его?.. Изъ… изъ пемзы, какъ самаго легкаго камень. Два архитектора этаго храмъ строили: Антеміасъ изъ Тралесъ и Исидоръ изъ Милета.

— Какъ вы все это помните, Афанасій Ивановичъ, сказала Глафира Семеновна.

— Наша обязанность такая, мадамъ, чтобъ все помнить. Я считаюсь здѣсь перваго проводникъ. Самаго перваго! похвастался Нюренбергъ. — Я даже знаю день, когда была открыта Святаго Софія. 24 декабря 568 года была она открыта, а начата постройкой въ пятьсотъ тридцать перваго году. Въ перваго разъ Софія была открыта въ 538 году, но черезъ двадцать годовъ половина купола обвалилась — и вотъ это уже втораго куполъ, котораго Антеміосъ и Исидоръ кончили въ 568 году. Прикажите — и я могу вамъ все подробно разсказывать.

— Не надо, не надо. Зачѣмъ? Все равно все перезабудемъ, отвѣчалъ Николай Ивановичъ, опустилъ глаза съ выси купола и поэзія величія начала исчезать.

Отъ колонны съ колоннѣ виднѣлись протянутыя желѣзныя жерди. На жердяхъ висѣли тысячи масляныхъ лампадъ группами, въ видѣ маленькихъ круглыхъ люстръ и въ одиночку. Служители, усѣвшіеся на передвижныхъ лѣстницахъ, заправляли лампады наливали въ нихъ изъ жестяныхъ посудинъ деревянное масло.

Полъ подъ куполомъ былъ покрытъ роскошными коврами и нѣкоторые изъ нихъ, болѣе свѣтлые, были, въ свою очередь, прикрыты циновками. То тамъ, то сямъ сидѣли на колѣняхъ, по восточному, опрокинувшись корпусомъ на пятки, молящіеся въ чалмахъ и фескахъ и, зажавъ пальцами уши, шопотомъ произносили молитву. Черноглазый турченокъ-подростокъ съ еле пробивающимися усиками въ европейскомъ костюмѣ, но въ фескѣ и безъ ботинокъ, тоже сидѣлъ на колѣняхъ, смотрѣлъ въ большую книгу, положенную передъ нимъ на скамеечкѣ, и на распѣвъ читалъ стихи Корана. Поодаль отъ него помѣщался старый бородатый улемъ въ громадной чалмѣ и халатѣ, также на колѣняхъ, и поправлялъ его время отъ времени.

— Это сынъ какого-нибудь шамбеленъ или отъ паша учится у попа своего мусульманскому закону, пояснилъ Нюренбергъ, подвелъ супруговъ къ величественнымъ колоннамъ и сказалъ:- Вотъ восемь колоннъ изъ цѣльнаго порфира… Они были перенесены сюда изъ храма Солнца. Постойте, постойте, остановилъ онъ супруговъ, видя, что они невнимательно относятся къ колоннамъ. — Есть еще колонны. Вотъ… Эти взяты изъ другаго языческаго храма — изъ храма Діаны Эфесской.

Но и эти чудеса древняго искусства супруги удостоили только бѣглыхъ взглядовъ. Къ нимъ подошелъ рыжебородый халатникъ въ чалмѣ, улыбнулся, молча поклонился по-турецки и поманилъ въ глубь храма, къ главному входу.

— Бакшишъ сорвать хочетъ, бакшишъ. Не ходите, остановилъ супруговъ Нюренбергъ и началъ перебраниваться по-турецки съ халатникомъ, но супруги все-таки пошли за халатникомъ.

Противъ главнаго входа онъ остановился, указалъ рукой на стѣну и прищелкнулъ языкомъ. Здѣсь на стѣнѣ, надъ аркой, удаленной отъ купола, въ полумракѣ, супруги увидѣли сохранившееся не замазаннымъ изображеніе Святаго Духа въ видѣ голубя. Халатникъ, показавъ изображеніе, протянулъ уже руку и говорилъ:

— Бакшишъ, ефендимъ.

— Видите, видите!.. вскричалъ Нюренбергъ. — Вотъ ужъ онъ проситъ на чай. А зачѣмъ? Я самъ вамъ все покажу. Я всякаго уголки Ая Софія еще лучше его знаю.

Но халатникъ не отставалъ и заискивающе улыбаясь, твердилъ: «бакшишъ, эфендимъ».

Николай Ивановичъ сунулъ ему въ руку серебряную монетку въ два піастра.

— Если вы будете давать здѣсь всякому стараго дьячекъ — о, вы много денегъ отдадите, продолжалъ Нюренбергъ, подвелъ супруговъ къ бѣлой стѣнѣ и указалъ на слабый оттискъ руки съ пятью растопыренными пальцами. — Когда турецкаго войско взяло Константинополь, султанъ въѣхалъ въ Ая-Софія верхомъ по трупамъ несчастнаго христіаны, и вотъ на этаго самаго стѣна приложилъ своего рука съ кровью, разсказывалъ онъ. — И вотъ этого рука. Вы можете ее видѣть. Вотъ пальцы.

— И такъ съ тѣхъ поръ пятно и осталось? недовѣрчиво спросила Глафира Семеновна.

— Такъ и осталось, подмигнулъ Нюренбергъ и улыбнулся.

А Николай Ивановичъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ алтарному мѣсту и уже разсматривалъ двѣ гигантскія свѣчи, высящіяся по правую и лѣвую сторону алтаря, и манилъ къ себѣ жену.

— Глаша! Смотри, свѣчи-то! указывалъ онъ ей, поражаясь удивленіемъ.