— Сдѣлайте одолженіе.
Николай Ивановичъ еще выше поднялъ голову, оттопырилъ нижнюю губу и сталъ барабанить пальцами по столу.
— Не скрою, что хочу воспользоваться бесѣдой съ вами для ознакомленія съ нею читателей нашей газеты, сидя поклонился посѣтитель.
— То есть пропечатать? Это зачѣмъ-же? спросилъ Николай Ивановичъ.
— Изволите ли видѣть… При настоящемъ перемѣнѣ режима въ Болгаріи и при поворотѣ жизненнаго теченія ко всему русскому, мы считаемъ каждую мысль, каждый взглядъ, повѣданные намъ русскимъ сановникомъ, достойными опубликованія.
При словѣ „сановникомъ“ Николай Ивановичъ не удержался и сдѣлалъ звукъ „гмъ, гмъ“. Но онъ боялся, что Глафира Семеновна выдастъ его и крикнетъ: „какой онъ сановникъ! Напрасно вы его принимаете за сановника!“ — а потому обернулся и бросилъ на нее умоляющій взглядъ. Глафира Семеновна сидѣла за другимъ столомъ серьезная и слушала.
— И такъ, позвольте мнѣ начать васъ немножко интервьюировать? продолжалъ сотрудникъ болгарской газеты.
— Пожалуйста, пожалуйста, кивнулъ ему Николай Ивановичъ.
— Вы въ Болгаріи въ первый разъ?
— Въ первый разъ.
— Какое впечатлѣніе произвела на васъ при вашемъ въѣздѣ наша обновленная Болгарія? Послѣ извѣстнаго поворота мы ее называемъ обновленной.
Сотрудникъ умолкъ, поправлялъ на носу очки и ждалъ отвѣта. Николай Ивановичъ не зналъ, что отвѣчать, и соображалъ. Наконецъ онъ произнесъ:
— Вы хотите что-нибудь о русскомъ вліяніи?
— Да, да… Что-нибудь въ родѣ этого. Какіе, напримѣръ, ваши взгляды на нынѣшнее положеніе Болгаріи?
— Какъ вамъ сказать… Меня вотъ, напримѣръ, удивляетъ, что при такомъ русскомъ вліяніи, какое существуетъ теперь, у васъ до сихъ поръ нѣтъ русскихъ самоваровъ въ гостиницахъ. Вотъ, напримѣръ, сейчасъ я заказываю чаю съ самоваромъ, и мнѣ отвѣчаютъ, что здѣсь въ Софіи въ гостиницахъ самоваровъ нѣтъ, и подаютъ вотъ этотъ дурацкій чайникъ вмѣсто самовара, мѣдный чайникъ у насъ въ Россіи всегда стоитъ на плитѣ. Согласитесь, что это странно! Неправда-ли?
И Николай Ивановичъ пристально посмотрѣлъ на сотрудника болгарской газеты, ожидая отъ него отвѣта.
Сотрудникъ болгарской газеты въ свою очередь подумалъ, что ему отвѣчать относительно отсутствія самоваровъ въ болгарской гостиницѣ, и сказалъ:
— Видите-ли, русскіе самовары, по моему мнѣнію, отъ того въ Болгаріи не прививаются, что здѣсь вообще мало чаю пьютъ, и есть семьи, которыя совсѣмъ не знаютъ чаю.
— Да что вы! удивился Николай Ивановичъ. — Такъ что-же они пьютъ?
— Кофе, пиво, шипучую воду, простую ключевую воду съ вареньемъ. Наконецъ, состоятельные классы — вино. Мы имѣемъ прекрасное вино.
— Какъ во Франціи и Германіи?
— Да, какъ во Франціи и въ Германіи, ваше превосходительство.
— Такъ какое-же это русское вліяніе! Какой-же это поворотъ къ русскому, о которомъ кричатъ газеты! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — По моему, ужъ подражать, такъ подражать! Сливаться, такъ ужъ сливаться во всемъ, даже въ мелочахъ. Да чай и самовары я считаю даже и не мелочью. За самоваромъ, обыкновенно; у насъ на Руси собирается вся семья, къ самовару приглашаютъ добрыхъ знакомыхъ и пріятелей. Самоваръ располагаетъ къ общенію, за чаемъ человѣкъ дѣлается добрѣе, любезнѣе и тутъ зарождаются лучшія мысли и… намѣренія. Вы меня поняли?
— Отлично понялъ, ваше превосходительство, кивнулъ сотрудникъ болгарской газеты. — И совершенно съ вами согласенъ. Это вполнѣ вѣрно съ вашей стороны. Такъ, по всѣмъ вѣроятіямъ, и будетъ въ Болгаріи, когда эта младшая славянская сестра совсѣмъ сольется духомъ съ своей старшей сестрой. Но вѣдь у насъ пока только еще началось сближеніе.
— Пора, пора… — покачалъ головой Николай Ивановичъ. — Давно пора. И если вы пишете въ болгарскихъ газетахъ, то я совѣтывалъ-бы вамъ по скорѣй написать самую громоносную статью о самоварахъ, гдѣ вы должны настаивать, чтобы каждая гостиница Болгаріи выписала-бы изъ Россіи не менѣе трехъ самоваровъ.
— Постараюсь, — съ улыбкой поклонился сотрудникъ болгарской газеты, сдѣлалъ маленькую паузу и продолжалъ: — но я хотѣлъ-бы васъ спросить: какого мнѣнія вы держитесь относительно политическаго состоянія Болгаріи въ настоящее время?
— Политическаго? — протянулъ Николай Ивановичъ и не зналъ, что отвѣчать. — Политика, знаете, темное дѣло… Политика — это такая вещь… Впрочемъ, все это похвально, что вы теперь дѣлаете, похвально…
— Ну, а что говорятъ объ насъ у васъ въ высшихъ сферахъ?
— Да что говорятъ… Ничего не говорятъ. А o самоварахъ-то вы подумайте. Ахъ, да… спохватился Николай Ивановичъ. — А квасъ? А кислыя щи у васъ есть въ Болгаріи? Я вѣдь вотъ только сегодня утромъ пріѣхалъ и не успѣлъ еще ни съ чѣмъ ознакомиться.
— Нѣтъ, квасу и кислыхъ щей у насъ не дѣлаютъ, — отвѣчалъ сотрудникъ.
— Странно, по меньшей мѣрѣ странно! Вѣдь сближеніе-то начинается съ мелочей. Да такіе славянскіе напитки вовсе и не мелочи. Это вѣдь васъ турецкое иго отучило. Сначала турецкое иго, а потомъ Батенбергъ, Стамбуловъ съ своимъ западничествомъ. Скажите, стало быть, у васъ здѣсь въ ресторанахъ нельзя и ботвиньи потребовать? Вы знаете, что такое ботвинья?
— О, да… Я жилъ въ Россіи. Я учился въ Одессѣ, слушалъ тамъ лекціи въ университетѣ и сколько разъ ѣлъ ботвинью.
— Такъ неужели здѣсь нельзя получить ботвиньи? — еще разъ спросилъ Николай Ивановичъ.
— Нельзя. Здѣсь вѣнская кухня. Наши болгарскіе повара также учились у вѣнцевъ. А главное, здѣсь квасу нѣтъ.
— Но отчего же послѣ такого поворота ко всему русскому, вы не выпишете изъ Москвы хорошаго квасовара, хоть только для Софіи? Онъ и научилъ-бы вашихъ болгаръ квасоваренію.