Сотрудникъ пожалъ плечами.
— Какъ вамъ сказать?.. Дѣйствительно, у насъ многаго еще не хватаетъ.
— А вы укажите въ газетахъ. Вотъ вамъ и еще сюжетъ для громоносной статьи — квасъ. Конечно, это дѣло городской думы. Прямо требуйте у думы, чтобы былъ выписанъ изъ Москвы квасоваръ для городскаго хозяйства. Пусть городъ устроитъ школу квасоваренія. Вѣдь у васъ, я думаю, если ужъ такой антагонизмъ существуетъ, то и селянки на сковородкѣ получить въ трактирѣ нельзя?
— Нельзя, покачалъ головой сотрудникъ.
— Такъ вотъ вмѣстѣ съ квасоваромъ выпишите и хорошаго русскаго повара изъ какого нибудь московскаго трактира. Онъ научитъ, какъ и ботвинью стряпать, какъ и растегаи дѣлать, какъ селянки мастерить. Такъ вотъ я все сказалъ.
И Николай Ивановичъ умолкъ.
— Виноватъ, ваше превосходительство… Вы мнѣ еще не изволили высказать вашего взгляда относительно перемѣны нашей внутренней и внѣшней политики… относительно нашего поворота… снова обратился къ нему сотрудникъ.
— Какъ не высказалъ? Я все высказалъ. Я сказалъ: это похвально…
— Ну, а въ петербургскихъ высшихъ сферахъ какъ? Положимъ, можетъ быть это дипломатическая тайна, но я попросилъ-бы васъ сообщить мнѣ хотя кое-что въ предѣлахъ возможности.
Произнесенное слово «тайна» позволило ухватиться за него Николаю Ивановичу и онъ заговорилъ:
— Нѣтъ, это тайна, гробовая тайна и вы объ этомъ не просите! Я все сказалъ. Я далъ вамъ два сюжета для передовыхъ статей: самоваръ — разъ и квасъ — два. Ахъ, да… Какъ у васъ здѣсь въ Софіи насчетъ бань? Есть-ли хорошія русскія бани?
— Баня у насъ турецкая. Она передъ вашими окнами. Но въ нее ходятъ и болгары, и болгарки, отвѣчалъ сотрудникъ.
— Ахъ, да, да… То-то я видѣлъ въ окнахъ голыя красныя тѣла. Но вѣдь эта баня, я думаю, для простого народа, иначе неужели-бы полированный человѣкъ сталъ отираться полотенцемъ около незанавѣшеннаго окна! И наконецъ, это баня турецкая, а я про русскую баню спрашиваю: съ каменкой и полкомъ для паренья.
— Такой русской бани нѣтъ.
— Т-съ… А еще толкуете о томъ, что сдѣлали полный поворотъ ко всему русскому! процѣдилъ сквозь зубы Николай Ивановичъ, покачалъ головой и наставительно замѣтилъ:- Скорѣй нужно завести въ Софіи русскую баню на московскій манеръ и она будетъ служить образцомъ для бань другихъ болгарскихъ городовъ. И вотъ вамъ третья громоносная передовая статья: русская баня. Ну, ужъ теперь, кажется, все… Вамъ чаю стаканъ не прикажете-ли? предложилъ онъ сотруднику болгарской газеты.
— Нѣтъ, благодарю васъ… Я тороплюсь въ редакцію. Нужно написать, нужно послать въ типографію, отвѣчалъ тотъ, всталъ, переминался и, наконецъ, снова обратился съ Николаю Ивановичу:- Еще одинъ, можетъ быть, нескромный вопросъ. Вы съ какими цѣлями посѣтили нашу столицу, ваше превосходительство?
— Я? Просто изъ любопытства, чтобы видѣть славянскія земли. Я и жена туристы и пробираемся въ Константинополь.
— Туристы? Въ Константинополь? А вы не командированы какимъ-либо русскимъ министерствомъ?
— Нѣтъ, нѣтъ. По собственному желанію.
— Можетъ быть, это тоже тайна, которую вы, какъ дипломатъ, не въ правѣ сообщить?
— Нѣтъ, нѣтъ. То есть, конечно, я путешествую съ извѣстными цѣлями, но… Нѣтъ, Нѣтъ!
И Николай Ивановичъ махнулъ рукой.
— Въ такомъ случаѣ, не смѣю васъ, ваше превосходительство, утруждать больше своимъ присутствіемъ. Честь имѣю кланяться и поблагодарить за сообщенія.
И сотрудникъ болгарской газеты поклонился, Николай Ивановичъ подалъ ему руку, подала и Глафира Семеновна.
Николай Ивановичъ вышелъ его проводить въ корридоръ, и кричалъ ему вслѣдъ:
— Такъ не забудьте сюжеты для передовыхъ статей-то! Самоваръ, квасъ и баня! Русская баня на московскій манеръ!
Николай Ивановичъ вернулся изъ корридора въ комнату и торжествующе сказалъ женѣ:
— Каково! Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ, должно быть я очень похожъ на статскаго генерала!
— Да вѣдь самъ-же ты атестовалъ себя корридорному превосходительствомъ, отвѣчала Глафира Семеновна.
— Э, матушка, другой сколько угодно атестуйся, но ничего не выйдетъ. А у меня есть даже во взглядѣ что-то такое превосходительное. Корридорный съ перваго раза спросилъ меня, не превосходительство-ли я. Да и не въ одной Софіи. Въ Бѣлградѣ тоже.
И Николай Ивановичъ, заложа руку за бортъ пиджака и приподнявъ голову и хмуря брови, сталъ позировать передъ зеркаломъ.
— Лакеи и швейцары и мальчишекъ величаютъ превосходительствомъ, если имъ хорошо на чай даютъ, сказала Глафира Семеновна.
— Однако, я здѣшнему корридорному еще ни копѣйки не далъ. И наконецъ, вѣдь не одинъ корридорный. Вотъ сейчасъ былъ человѣкъ образованный, писатель, а какъ онъ меня присаливалъ превосходительствомъ-то!
— За то какъ не хорошо будетъ, если узнаютъ, что ты навралъ!
— А что такое? Головы за это не снимутъ.
— Непріятно будетъ, скажутъ: самозванецъ.
— Поди ты! Какъ узнать! Никто не узнаетъ.
— Да вѣдь паспортъ то твой на болгарской границѣ записывали. Тамъ вѣдь есть наше званіе.
— Это въ Царебродѣто? А Царебродъ отсюда верстъ триста. Никто не узнаетъ, если я буду себя держать по генеральски. А я буду себя такъ держать, проговорилъ Николай Ивановичъ и позвонилъ.
Вбѣжалъ корридорный.
— Слушайте, Францъ… обратился къ нему Николай Ивановичъ. — Херензи… Намъ мало этой комнаты. Венигъ… Намъ нужно еще комнату. Нохъ ейнъ циммеръ… Мнѣ нужна пріемная. Вы видите, ко мнѣ начинаютъ ходить посѣтители и мнѣ негдѣ ихъ принять. Вы поняли?