В гостях у турок - Страница 73

Сейчасъ-же начали подавать экипажи и генералитету. Къ каретамъ султанскихъ женъ привели лошадей и стали впрягать ихъ. Когда площадка передъ каретами опросталась отъ стоявшихъ на ней сановниковъ, отъ толпы халатниковъ въ чалмахъ, поднявшихся уже съ колѣнъ, отдѣлилось десять-двѣнадцать человѣкъ, и они, вынувъ изъ-за пазухъ какія-то бумаги, бросились къ окнамъ каретъ султанскихъ женъ, протягивая свои бумаги. Но на халатниковъ во мгновеніе ока налетѣли заптіи и стали ихъ гнать прочь отъ каретъ. Нѣкоторыхъ отталкивали прямо въ шею, а съ одного такъ заптій даже сбилъ чалму.

— Вотъ это такъ… Вотъ это ловко! смѣялся Николай Ивановичъ. — Не особенное-же здѣсь уваженіе къ духовенству и къ паломникамъ.

— Турецкіе попы и вотъ эти самаго богомольцы, котораго сбираются ѣхать въ Мекку, самаго нахальнаго народъ въ Константинополѣ, отвѣчалъ Нюренбергъ. — Наши дервиши очень нахальнаго, а эти еще больше.

— Чего имъ нужно? Чего они лѣзли къ каретамъ?

— Прошенья разнаго хотѣли подать султанскимъ женамъ.

Но вотъ лошади впряжены, и кареты съ султанскими женами стали выѣзжать за ограду. При отъѣздѣ отъ мечети султанскія жены держали себя уже смѣлѣе. Онѣ спустили свой тюль съ лица на подбородокъ, такъ что лица ихъ совсѣмъ были видны для наблюдающей за ними публики. А одна изъ женъ даже для чего-то выглянула изъ окна кареты.

— Пожилыя, совсѣмъ пожилыя! воскликнула Глафира Семеновна, когда кареты султанскихъ женъ проѣхали мимо того окна, у котораго она сидѣла. — Пожилыя и даже некрасивыя! Ну, признаюсь, женъ султана я себѣ совсѣмъ иначе воображала. Я думала, что онѣ какой-нибудь неописанной красоты, а онѣ самыя обыкновенныя женщины съ обыкновенными лицами.

Николай Ивановичъ дернулъ жену за рукавъ и сказалъ:

— Чего ты кричишь-то? Чего голосъ возвышаешь! И вдругъ какія слова! За эти слова здѣсь арестовать могутъ.

— Ну, вотъ!.. Кто здѣсь понимаетъ по-русски? отвѣчала Глафира Семеновна, а сама опѣшила и прибавила:- Да вѣдь я не браню ихъ, а только говорю, что пожилыя. Мнѣ казалось почему-то, что султанскія жены должны быть самыя молоденькія и красавицы. Ну, все? Можно уѣзжать? спросила она Нюренберга.

— Вся церемонія Селамлика кончилась. Пожалуйте садиться въ экипажъ, отвѣчалъ тотъ.

Супруги стали уходить изъ комнаты. Въ прихожей, получивъ свое верхнее платье, Николай Ивановичъ сказалъ:

— Надо-бы людямъ-то дать на чай.

— Псъ… Не извольте безпокоиться, протянулъ Нюренбергъ свою руку кверху. — Бакшишъ направо, бавшишъ налѣво! Всѣмъ далъ, всѣ будутъ довольны и потомъ представлю вамъ самаго подробнаго счетъ. Объ васъ теперь здѣсь всѣ думаютъ, какъ о самаго богатаго русскаго генералъ.

Когда супруги сходили съ крыльца, на площади стояли тѣ самыя двухколесныя арбы, которыя передъ церемоніей привезли песокъ для посыпки. Теперь песокъ этотъ сгребали и вновь складывали въ арбы. Это удивило Николая Ивановича и онъ спросилъ Нюренберга:

— Послушайте, неужели здѣсь такъ дорогъ песокъ, что его надо сгребать и увозить обратно?

— О, такого краснаго песокъ у насъ нѣтъ въ Константинополь. Этого песокъ привозятъ изъ-за двѣсти-триста километровъ по желѣзнова дорога. А теперь у насъ при дворѣ падишаха вездѣ самый большаго экономія.

Поданъ экипажъ, и супруги сѣли въ него. Нюренбергъ вскочилъ на козлы и сказалъ Николаю Ивановичу:

— Еще только третьяго часъ, а экипажъ у меня нанятъ на цѣлаго день, до шести часовъ. Если вы, ефендимъ, и вашего супруга не устали, то можно что-нибудь въ городѣ посмотрѣть.

— Везите, везите. Показывайте… Заодно ужъ… отвѣчала за мужа Глафира Семеновна.

LVII

Коляска ѣхала обратно по тѣмъ же улицамъ, по которымъ супруги Ивановы проѣзжали и въ мечеть. Теперь толпы народа плыли еще тѣснѣе, такъ какъ на Селамликъ сбирались постепенно въ теченіи нѣсколькихъ утреннихъ часовъ, а по окончаній церемоніи всѣ двинулись сразу и такъ какъ, толпа въ большинствѣ случаевъ, состояла изъ турокъ, то всѣ направлялись къ мосту, чтобы чрезъ него попасть въ Стамбулъ, въ турецкую часть города. Вагоны конки были переполнены до невозможности, но на подножки ихъ все-таки вскакивали и ѣхали, держась за поручни. Пассажировъ тащили ужъ шагомъ. Кондукторъ трубилъ безостановочно. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ и экипажу супруговъ Ивановыхъ приходилось ѣхать шагомъ. Собаки, согнанныя съ тротуара пешѣходами, шныряли подъ ногами лошадей еще въ большемъ числѣ, и Глафира Семеновна то и дѣло кричала: «стойте, стойте! Не задавите собаку!»

— Не безпокойтесь, мадамъ, здѣшняго собаки умнѣе людей… отвѣчалъ съ козелъ Нюренбергъ. — Онѣ сами себя берегутъ, держатъ своего ухо востро и никогда не случалось, чтобы экипажъ задавилъ собаку.

— Однако, ихъ такъ много здѣсь изкалѣченныхъ. Есть хромыя, есть въ ранахъ и даже вовсе безъ ноги, на трехъ ногахъ.

— Это онѣ отъ драки за своего собачьяго дамы или оттого, что какого-нибудь собака въ чужаго улицу забѣжала — вотъ на нее и набросились.

— Какъ въ чужую улицу забѣжала? Я читала, что здѣсь собаки бродячія никому не принадлежащія.

— Да… Но у каждаго собачьяго компанія есть своего улица и своего районъ, а если онѣ въ чужаго участокъ забѣгутъ, имъ сейчасъ трепка. Да не только трепка, а до смерти загрызутъ. Это еще хорошо, если какого собака только безъ ноги въ своя улица вернется.

— Да что вы! удивился Николай Ивановичъ. Стало быть, собака должна жить только въ своемъ участкѣ?

— Да, только въ своего участокъ, гдѣ она родилась, — отвѣчалъ Нюренбергъ. — Вотъ вы вглядитесь въ нихъ теперь. Здѣсь въ Перѣ и Галатѣ есть собаки желтаго, чернаго и бѣлаго. Здѣсь разнаго собакъ: есть и съ тупаго морда и съ востраго, есть съ большаго хвостъ и съ маленькаго. Онѣ помѣшались отъ французскаго и англійскаго домашняго собакъ. А въ Стамбулѣ, на той сторонѣ Золотой Рогъ — ничего этого нѣтъ. Вотъ мы завтра поѣдемъ въ турецкаго часть города, мечети и базаръ осматривать, и вы увидите, что въ Стамбулъ только самаго турецкаго собаки и всѣ желтаго, рыжаго, какъ верблюдъ, съ востраго уши и востраго морда. Турецкаго люди не держатъ комнатнаго собакъ и помѣси нѣтъ. Самаго настоящаго константинопольскаго собаки — это въ Стамбулъ. И въ Стамбулъ онѣ здоровѣе, сытѣе, шуба ихняго лучше. Турецкаго люди не держатъ въ комнатахъ собакъ, но къ этого уличнаго собаки добрѣе, чѣмъ здѣшняго франки изъ Пера или армянскаго человѣки и греки изъ Галата. Здѣсь какого-нибудь поваръ и кипяткомъ на нихъ плеснетъ, армянскаго человѣкъ окурокъ папиросъ въ шерсть заткнетъ, мальчишка зажженнаго спичку на спину кинетъ, а турецкаго люди къ нимъ жалость имѣютъ.